Вот кто тяжких мук натерпелся, куда мне. Зато не осталсяхромым, лишь кожа с пальцев сбежала. А осенью мы гуляли на свадьбе: пошла заохотника пригожая девка…

Наплававшись вдосталь, я повернула к знакомой прогалине вкамышах. Но когда я раздвинула кувшинки и подняла голову, нащупывая ногой дно,я увидела, что подле моей одежды сидел на травке Некрас.

Сидел и смотрел на меня, улыбаясь, и мне не слишкомпонравилось, как он улыбался. Вот протянул руку, приподнял вышитый крайлежавшей рубахи. Начал рассматривать…

Любопытные маленькие колюшки тыкались в мою голую кожу,сразу взявшуюся пупырышками. Некоторое время я молча смотрела на Некраса, стояпо шею в воде. У него были русые волосы, и проглянувшее солнце горело в нихцветом старого золота. Красивый малый и привык знать свою красоту. Сильныйзверь, нечаянно побывавший в ловушке. И ни благодарности, ни благородства втёмной душе. Только желание добычи: понравилось – схватил, поволок… Как ЗмейВолос невесту Перуна. И наплевать, что скажут о нём, он ведь не наш.

Мне стало холодно в тёплой воде, я уже прикидывала, полезетли он за мною сюда. Наверное, всё-таки нет. Своей волею он нескоро в водуполезет… А одёжу унесёт, тогда как?

Я даже раскрыла рот молвить – нелепие творишь, уходи! Немолвила. А то сам не зрит, что нелепие. Такой не усовестится, проси не проси.Только смекнёт, что я испугалась.

Некрас смотрел на меня, склонив голову набок, и скалился, забавляясь.Ждал, верно, я буду краснеть и стыдиться, посулю выкуп за собственную одежду,захочу прикрыть себя водяными листами… Как бы не так. Не видать ему моегосрама, не хвастаться.

Я нашарила ногами дно и молча вышла на берег. После водытело обычно кажется отяжелевшим, но на сей раз я не заметила. Надумай Некрасвзять меня за колено, я дралась бы свирепо, рука там, не рука. И насмерть, некак визжащая девка. Я ладонями обтёрла с себя капли. Подняла рубаху и проделаголову в ворот.

– Кто подарил тебе воинский пояс? – спросилНекрас, улыбаясь. Я не ответила, и он продолжал: – Чья ты? Кто обнимает тебя,укладываясь на ложе?

Я опять не ответила. Натянула штаны, застегнула на животепояс. Меча при мне не было, но в ножнах висел боевой нож. Пускай теперь тронетменя. Я пошла, не оглядываясь, назад по тропе. Некрас поднялся и пошёл следом.

– Я думал сперва, ты Нежаты. Лагодник он, Нежата.

Велик ли труд посадить крапивное семя? Я впервые подумала, аточно ли укачивало Нежату, может, вправду бездельничал, ленился грести. Нет,это Некрас хотел разозлить меня, пороча товарища, хотел, чтобы я взялась-такиотвечать. Лентяя воевода одёрнул бы. Между прочим, поглядела бы я на Некраса,будь здесь воевода.

А он продолжал, усмехаясь:

– Славомир, должно быть?

Я молчала, не ускоряя шагов, хотя побежать так и тянуло.Нет, бежать от него что от пса злого, тотчас укусит. Как обрадовалась бы ятеперь Славомиру. Ох и оттрепал бы Некраса, любо подумать…

– А может, я пригожусь? Ты со мной возилась тогда,неужто не полюбился?

…Как же я, дура-девка, едва не сочла его за Того, кого явсегда жду. Как гадала, захочет ли улыбнуться!.. Лесную тропу затуманило передглазами. Я шла, не оглядываясь.

Я ничего не сказала ему даже тогда, когда кончился лес истала видна крепость. Нет уж! Я просто не буду знать его. Как воевода. Ужвоевода-то не боялся. Ни Оладью, глядящего в спину, ни Морского Хозяина,сердитого за отнятое приношение… ни даже своих запретов, а хуже этих запретов явыдумать ничего не могла.

– Пойти, что ли, с вами в поход? – сказал вдругНекрас. – Умён у вас воевода. Славно с таким!

Тем же вечером я увидела его подле Голубы, заглянувшей к намв Нета-дун. Красавица Третьяковна фыркнула, когда он к ней подошёл, – кто,мол, ещё таков? Чуть позже они стояли рядком, Некрас что-то ей говорил иулыбался, Голуба же отворачивалась, но больше для виду и, как мне показалось,всё краем глаза высматривала – видит ли вождь. Решила, наверное, подразнить: неполюбил, может, хоть приревнует…

Скоро Голуба и девки наново вздумали затеять танок. Прежде,дома, я часто ходила покрасоваться, бывало – вела. Наш род уважали, да и самая, дочь старшая, славилась не последней… Ныне – куда податься кметю с косой? Кдевкам пойти, ревновать вышитые порты? Погонят, станут щипать. Не драться же. Амеж своими, дружинными, встать – опять сраму не оберёшься, когда начнут шуткишутить, избирать ласковых любушек… Совсем нейти? Скучно. Да и Велета будетвздыхать, решит – всё из-за неё.

Я устроилась подле мужей, но не совсем с ними, чуть встороне. И видеть не видела, если косились. Я решила, что нипочём не позволюиспортить себе праздника, не замечу смешков и подначек, ведь если необорачиваться, всегда отстают, не раньше, так позже.

Нарядные славницы ходили туда-сюда в редколесье, друг задругом змеёй под медленную протяжную песню, важные, чинные, лишь щёки жаркогорели. Не поднимали опущенных глаз и в стороны не моргали, а слова в таношнойпесне были чуть-чуть иные, не те, что знали у нас. Старые люди присматривали,согласно кивая, и среди них старейшина с воеводой. Вела же танок, конечно,Голуба, и её голос было слыхать среди всех остальных. Пёстрая змея послушновилась следом за нею хитрым узором, кругами и петлями меж дерев, и хоть бы разсвернула противосолонь. Я понимала толк и могла оценить искусство Голубы. Аплелось это кружево не лагоды ради, не на веселие парням-зубоскалам, покаместдержавшимся скромно поодаль. Не для них красные девки ходили долгую песню – напогляд троим могучим Сварожичам: Солнцу-Даждьбогу, Огню и самому Перуну,хозяину свирепой грозы. Когда-то в старину, очень давно, когда мать нынешнихБогов была моложе, на земле тоже верховодили женщины, почти так, как теперь ввесских домах. Вот отчего память рода чаще хранят всё же старухи, вот отчего,если просят мира и урожая, женская пляска куда получше мужской…

Людской праздник начнётся чуть погодя. Станут плясать ужевсе вместе, девки и парни. Выберут, кто кому мил, об руку разойдутся по лесу…Молодая любовь Богам от века по нраву.

Чужие ребята съезжались на кожаных лодках, пешком приходилиза три дня пути. Случалось, спорили с нашими и друг с дружкой, даже сшибались,не умея смирить молодой ярости, так легко пенящей кровь. Правду сказать,нечасто сшибались. Нынче, однако, досталось уже разнимать Некраса с юнымкорелом, приехавшим на длинноногом лосе. Кто из них начал, я сама не видала.Блуд потом говорил, что вроде корел, сказавший – сперва обсохни как следует,потом на девок будешь глядеть… Наши воины метали друг другу худшие речи,сравнивая мужей. Любой, даже я, сумел бы отделаться шуткой, уберегая гневнуюсилу для более достойного дела. Те, кого я звала побратимами, ведали, чтовпереди жизнь, не один сегодняшний день. А вот Некрас ответил мгновенным ижестоким ударом, сбил парня с ног. Это уже я сама видела и поняла: он не врал,называя себя воином. Он умел драться. Ахнули девки – иные от страху, иные и отвосторга! Кмети немедленно разлучили задир, принялись вполголоса вразумлять.Белоголовый корел рвался из рук и рычал, как пёс на цепи, захлёбываясь болью инеотомщённой обидой. Некрас лишь смотрел на соперника волчьими шальными глазамии приглашающе улыбался, пропуская мимо ушей, что ему говорили. Тем дело икончилось.